«Память – это медная пластина,
покрытая письменами, которые время незаметно стирает и сглаживает, если
порой не возобновлять их резцом».
Философ XVIII века
Пару лет назад, тёплым солнечным выходным днём, я отправился за
фотоснимками к храму Всех Святых на старом николаевском некрополе. Я
узнал, что реставраторы покрыли колокольню храма и луковку часовни
новейшим титановым покрытием под «золото» и часовню под «небесную
лазурь». Цифровые фотографии таких куполов в ясную погоду передают
фантастическую игру отраженного света. Ведь я фотохудожник, т. е.
рисующий светом. В переводе с греческого: фотон – свет, графия –
рисовать. Отснять мне всё удалось. Решил заснять памятник штурману
Прокофьеву с легендарного брига «Меркурий», находящегося внутри
церковной ограды храма. Я искал ракурс (точку съёмки), чтобы
сфотографировать белого ангела, стоящего на постаменте, на фоне часовни с
небесно-синим куполом. Рядом с моей точкой съёмки, на скамеечке,
стоящей вдоль ограды храма, сидела пожилая женщина с благородными
чертами лица. Я поздоровался с нею, думая, что она служительница храма.
Но в это время в храме шла утренняя служба, а женщина, очевидно, кого-то
ждала. Она спросила меня: «Для чего снимаем?». Я ей ответил: «Для
истории». Она похвалила меня и сказала: «Хорошие книги по истории нашего
города пишет николаевский «Нестор-летописец» учёный Юрий Семёнович
Крючков». Я ей ответил, что у меня есть уже две его большие книги
«История Николаева» и «Град Святого Николая». «О! Так ты богат! Мы его
книги раньше переписывали в большие толстые тетради и передавали своим
знакомым, которым не безразлична судьба и история нашего любимого
города». Она вкратце рассказала о николаевских знаменитостях, лежащих на
старом некрополе, в частности о Григории Ге (брате великого художника),
городском голове, первым написавшем историю нашего города. Показала,
где находится его склеп.
«А ты уже снял для истории памятник николаевскому матросу Игнатию
Владимировичу Шевченко? Он служил в Николаеве в 37‑м флотском экипаже, а
памятник ему находится у входа в Николаевский строительный колледж».
И не спеша рассказала мне удивительную историю первого в России памятника матросу нижнего чина.
Шёл кровавый 1854 год, шла страшная война на юге России в Крыму.
Героическая первая оборона города Севастополя от
англо-французско-сардино-турецких интервентов, которые вторглись, чтобы
уничтожить весь Черноморский флот, его главную базу г. Севастополь,
главные верфи ЧФ – Николаев и Херсон. Более трехсот вражеских военных и
транспортных судов в сентябре 1854 года высадили 60‑тысячный десант с
полным вооружением в Евпатории,
который, чёрной лавиной передвигаясь по нашей Родине, сеял смерть и разрушения.
Из-за малой численности военно-морских сил ЧФ дать морское сражение
интервентам было невозможно, хотя русские адмиралы Корнилов, Истомин,
Нахимов это предлагали. Но по приказу главнокомандующего Южной армии
России Меншикова все корабли Черноморской эскадры, стоящие в
г. Севастополе, были затоплены у входа в бухты, не давая возможности
захвата города с моря. Самое обидное, что все они были построены на
наших николаевских верфях. А флотские экипажи – 20 тысяч моряков с их
корабельными орудиями брошены на берег – оборонять Севастополь с суши
(после годичной обороны их осталось в живых не более 800 человек).
Армия интервентов состояла из наёмников. У турок преобладали жестокие
янычары, у французов и сардинцев – выходцы из Северо-Западной Африки –
жестокие мусульманские арабы – зуавы. Армия интервентов была вооружена
новейшими европейскими пушками от малого до крупного калибра. Осадные
орудия имели большой запас пороха и ядер. Пехота была вооружена
«штуцерами» – т. е. новейшим на те времена нарезными винтовками,
стреляющими штуцерными пулями. У этих винтовок была высокая точность
выстрела, большая дальность и убойность пули. Такой пулей в висок был
тяжело ранен 12 июля 1855 года наш николаевский адмирал П. С. Нахимов, и
от этой страшной раны 14 июля скончался. Российская Южная армия в то
время ещё не имела такого серьёзного вооружения. И вообще поставка
оружия, боеприпасов, амуниции и продовольствия была наихудшей за всю
историю войн…
И русским защитникам Отечества приходилось добывать это оружие в бою с
врагами. Почти ежесуточно, тёмными ночами отряды из храбрых смельчаков
шли во вражеские окопы и укрепления, чтобы в штыковой атаке добыть себе
«штуцера», порох, пропитание, медикаменты, взять «языка»…
Игнатий Владимирович Шевченко – русский матрос, проходил флотскую службу
у нас в Николаеве в 37‑м флотском экипаже, казармы которого находятся и
сегодня напротив Адмиралтейства (завода им. 61‑го коммунара). Эти
казармы были построены в 1840-1841 гг. английским архитектором
К. Акройдом в строгом классическом стиле. В каждом из зданий размещалось
от 1200 до 2000 матросов. Матросы 37‑го флотского экипажа служили в
Черноморском флоте, откуда с кораблей они попали на фронт, на защиту
Севастополя в 1854 г.
Лейтенант Бирюлёв, кроме отважного матроса Петра Кошки, неизменно во
все ночные вылазки брал с собой спокойного, рассудительного матроса
Игната Шевченко, человека большой физической силы. Только по тому, как
его нагружали пленными, ранеными или штуцерами, когда возвращались
назад, можно было судить, что у него богатырская сила. Матросы в шутку
звали его «воронежский битюг» – есть такая порода лошадей-тяжеловозов.
Он был бесстрашен в штыковой атаке при любой вылазке, он действовал как
таран, за ним шли другие матросы.
Несколько раз и сам натыкался на штыки англо-французов, но раны были
обычно лёгкие, и после перевязок и выздоровления он снова появлялся в
строю, и снова шёл охотником в ночные вылазки. По рассказам очевидцев,
он всегда проявлял заботу о молодом горячем лейтенанте. «Идите себе
позади, ваше благородие! Пусть мы первыми, а вы главное за порядком
присматривайте».
Бирюлёв понимал, что ворчит служивый по-дружески, и нисколько на него
не обижался. Он очень уважал этого силача, который однажды из вылазки
приволок мортиру небольшого калибра.
И почти всегда перед вылазкой спрашивал: «Есть матрос Шевченко?». «Есть,
ваше благородие». Тогда лейтенант чувствовал себя увереннее и
спокойнее.
Начинались уже осенние заморозки. Ночи стали холодные, поступь людей стала уверенней и тише, чем по чавкающей грязи.
Кроме матросов и солдат, которых было 250 человек, в эту вылазку пошли
80 рабочих с кирками и лопатами, которые должны были повернуть в сторону
врага его ложементы (окопы) напротив нашего бастиона.
Местность эту изучали днём, так как собирались команды охотников и
рабочих на батарее Пёкомского, где была землянка Бирюлёва. Матросы были
тоже с этой батареи: Кошка, Шевченко, Рыбаков, Евсеев, Кузьменков,
Болотников.
Волынцами командовал юный прапорщик Семенский, Охотским – поручик
Токарев. Бирюлёв ставил перед охотниками задачи перед ночными вылазками.
Кому что делать. Проверял амуницию, снаряжение, патроны. Давал
указания, где какой взвод должен переделать ложементы, где кому залечь.
Кому быть впереди. «Если меня убьют – слушаться во всём поручика
Токарева, а если с ним что, то командовать вами будет прапорщик
Семенский». Бирюлёв давал возможность охотникам поспать перед ночной
вылазкой, и сам спал в землянке, когда было возможно, не раздеваясь…
Около двух ночи его разбудил матрос Шевченко. Пора! Вся команда
охотников, неспешно ступая, двинулась к вражеским траншеям. Там время от
времени взвивались осветительные ракеты. Заметив темную, движущуюся на
них массу, дали сигнальную ракету. И по всей линии траншей началась
оживлённая пальба. Охотники приостановились, зная, что впереди их ждёт
либо смерть, либо увечье. Бирюлёв подозвал матроса Петра Кошку: «Что
будем делать?». «Только вперёд», – ответил Кошка. «Ночью все кошки серы,
– пошутил Евсеев. – Все мы, как кошки!»
Пошёл небольшой снег, и пальба с вражьей стороны немного поутихла. Рота
Бирюлёва двигалась к французским траншеям, потерь не было несмотря на
пальбу. Обогнули острый холмик, прозванный «Сахарная голова». Без потерь
подошли к французским окопам.
И вот в тишине раздался резкий и громкий окрик: «Qui vive?» (кто
идёт? – фран.). «Russes!» (русские! – фран.), – крикнул Бирюлёв. Ура-а! И
вся рота, со
штыками наперевес, бросилась на окопы.
Французские легионеры успели сделать один залп, от которого пало трое
охотников. Их тут же передали назад на носилки. Сквозь метель было
видно, как зуавы бегут из землянок к своим ложементам. Нельзя было
терять ни секунды. Бирюлёв до последней минуты руководил боем своей
роты, но в траншеях этого делать уже было невозможно. Там шла кровавая
сеча. Зуавы – жители марокканских пустынь – были яростные воины. Они
стойко защищали свои окопы и свою жизнь. Только троих здесь удалось
взять в плен, раненного офицера и двух зуавов. Погиб прапорщик
Семенский – он был поднят зуавами на штыки и брошен на вал окопа.
Рабочие перебрасывали лопатами мёрзлую белую известковую землю на другую
сторону окопа. Было убито 18 зуавов. Разрывая ночную тишину, затрубили
французские горнисты, поднимая своих по боевой тревоге. Французы открыли
беспрерывный огонь из второй траншеи, нанося русским охотникам
значительный урон. Поручик Токарев обратился к Николаю Алексеевичу
Бирюлёву: «Что делать?». «Ура-а! В атаку на второй окоп!». Раздался
пушечный выстрел, и наши понесли потери около десяти человек. Второй
выстрел не успели сделать зуавы – их сняли. И свалка во второй траншее
была ещё более яростной, чем в первой. Тут было больше зуавов и
офицеров, но очистили и эту траншею, потеряв раненными около
20 охотников. Французы пошли на хитрость, перерезав путь к отступлению
русских. Ранили штыком Петра Кошку…
Бирюлёв скомандовал барабанщику бить отбой. Отходили за первый
ложемент. Из второго окопа пули посыпались чаще и гуще. И в третий раз
повёл в штыковую атаку всю роту. Однако вторая траншея была занята –
человек 15 зуавов готовы были отступить к третьей траншее и уже
выскочили на насыпь. Бирюлёв с саблей наголо шёл впереди роты, и только
повернулся к ней лицом, чтобы крикнуть: «Ура! В атаку!», как Шевченко,
не спускавший глаз с тех, что были
на насыпи, вырвался из ряда и метнулся вперёд: он заметил, что
большинство ружей французы направили на его командира. Он только успел
вскрикнуть: «Ваше…», как в это же время раздался залп зуавов и «Ура!»
Бирюлёва, подхваченное всей ротой, кроме матроса Шевченко, который упал,
пронизанный сразу множеством пуль…
Обернувшись, Бирюлёв споткнулся о ноги убитого и упал на колени. Его
рота шла в штыковую атаку. Матрос Шевченко, чуть увидя опасность, закрыл
Бирюлёва своим могучим телом, и все пули, предназначенные для
лейтенанта, принял своей грудью…
Рота вела бой уже в третьей траншее. Смерть верного телохранителя
Шевченко его ожесточила. Он бежал отомстить за него французам. Но с
зуавами, сидевшими в третьей траншее, всё уже было кончено. Он отдал
команду: «Повзводно! Раненых и убитых забрать!»
Возвращались, несли тела и прапорщика Семенского, и Болотникова, и тяжёлое тело матроса Шевченко…
Несли все штуцера, которые забрали в трёх траншеях.
Тем временем окопы были развёрнуты в сторону врага, в них остался
взвод для защиты. Цель ночной вылазки русских охотников была достигнута:
ложементы напротив четвёртого бастиона оказались теперь выдвинуты шагов
на тридцать вперёд. Как будто совсем немного, но эти тридцать шагов
дорого обошлись французам, потерявшим не менее ста человек убитыми,
десяти пленными, из них три офицера. В роте Бирюлёва убитых оказалось
семь человек, раненых – тридцать четыре…
Когда донесение о вылазке дошло до капитана Остен-Сакена – он умилился,
не столько удачливости лейтенанта Бирюлёва, сколько геройской смерти
матроса Игнатия Владимировича Шевченко…
И верный своему убеждению, что каждый русский герой должен быть
непременно религиозен, он добавил в своём донесении об этом главкому
Южной армии: «… перекрестясь, кинулся». Эти слова и попали в «Приказ
главкома военными, сухопутными и морскими силами в Крыму», –
продиктованный писарю самим Меншиковым.
Вот этот приказ.
«Товарищи! Каждый день вы являете себя истинно храбрыми и стойкими
русскими воинами: каждый день поступки ваши заслуживают и полного
уважения, и удивления. Говорить о каждом отдельно было бы невозможно, но
есть доблести, которые должны навсегда остаться в памяти нашей, и с
этой целью я объявляю вам: 37‑го флотского экипажа матрос Игнатий
Шевченко, находившийся во всех вылазках около лейтенанта Бирюлёва, явил
особенный пример храбрости и самоотвержения. Когда молодцы наши штыками
вытеснили уже неприятеля из траншей – 15 человек французов – отступая,
прицелились в лейтенанта Бирюлёва и его спутников, Шевченко первый
заметил, какой опасности подвергается его командир, перекрестясь,
кинулся к нему, заслонил его и молодецкою своею грудью принял пули,
которые неминуемо должны были поразить лейтенанта Бирюлёва. Шевченко
упал на месте как истинно храбрый человек, как праведник. Сделав
распоряжение об отыскании его семейства, которое имеет все права
воспользоваться щедротами всемилостивейшего государя нашего, я спешу,
мои любезные товарищи, сообщить вам об этом, поздравить вас, что вы
имели в рядах своих товарища, которым должны вполне гордиться…
Приказ этот прочесть во всех экипажах, батальонах и эскадронах.
Генерал-адъютант князь Меншиков
1854 г.».
Таков был подвиг нашего матроса Игнатия Владимировича Шевченко…
Николаевская городская дума заказала городскому архитектору Микешину в
честь 20‑летия подвига отлить памятник первому в России нижнему чину –
матросу И. В. Шевченко.
И вот в 1874 году 26 августа (стар. ст.)
открыли памятник «Матросу Игнату Шевченко – слава». Он был установлен
возле главных ворот Флотских казарм (напротив главных ворот завода им.
61‑го коммунара).
Литейщики Адмиралтейства, отлив прекрасный бюст матроса, пожалели
разбивать литьевую форму памятника. Они зарыли её в литейной мастерской.
Составили план литейки и обозначили крестиком место. Этот план
передавался от отца к сыну и так до наших дней.
…В честь 50‑летия героической обороны г. Севастополя памятник у
николаевцев забрали и увезли в Крым (1904 г.). В 1862 году, после
поражения в Крымской войне, Флотские казармы полупустовали. И западное
здание было отдано под мужскую гимназию, выходящую фасадом на
Манганариевский сквер (начало ул. Садовой, теперь сквер Пролетарский).
Литьевая форма пролежала в земле более чем 120 лет, и вот в 90‑е годы
прошлого столетия её извлекли и вновь отлили памятник – бюст герою
Игнату Шевченко. По предложению организации РУХА Украины его установили
напротив главного входа в строительный колледж, правда изменив надпись
на украинском языке «Матросу Гнату Шевченку. Слава!» Но это нисколько не
умоляет подвиг русского матроса, закрывшего грудью своего командира при
первой героической обороне г. Севастополя (1854-1855 гг.). Вечная ему
Память и Слава!
Р. S. Я рассказал эту историю Ю. С. Крючкову, он улыбнулся и сказал:
«Я догадываюсь, кто была эта женщина. Всё так и было на самом деле.
Пиши».
Владимир ВОРОШНИН
|
