На Черное море выехала группа работников Главного управления политпропаганды во главе с бригадным комиссаром И.И.Азаровым.  Он  получил инструкцию говорить политработникам прямо: на случай нападения  Германии приводится в готовность оружие.

     Впоследствии И.И.Азаров рассказывал мне, в каком сложном положении он оказался. Выступая перед  личным составом крейсера "Красный  Кавказ", он говорил о возможности конфликта с гитлеровской Германией и призывал людей быть бдительными. А через два дня на корабле приняли сообщение  ТАСС  от  14 июня, категорически отвергавшее слухи о возможности  войны, объявлявшее их провокационными. К Азарову обратился командир "Красного Кавказа" А. М. Гущин с просьбой снова выступить перед людьми и разъяснить, чему же верить.

     Азаров решил от своей позиции не отступать. Он ответил командирам и матросам, что сообщение ТАСС носит дипломатический характер и направлено к тому, чтобы оттянуть столкновение, выиграть время для подготовки. А наше дело - военных людей - быть всегда начеку. Команда корабля отнеслась к его заявлению понимающе и сочувственно.

     Это сообщение ТАСС от 14 июня звучит особенно нелогично теперь, когда мы знаем, как отреагировал на него Гитлер. 17 июня, то есть буквально  через три дня, он отдал приказ начать осуществление плана "Барбаросса" на рассвете 22  июня  1941  года. Просматривая сводки с флотов, можно  убедиться  в  повышенной активности немцев на море именно с этого рокового числа  -  17 июня. Все мосты были уже сожжены. Непринятие чрезвычайных  мер  (возможно, вплоть до полной мобилизации) в эти последние  тревожные дни было уже недопустимо. Но случилось именно так.

***

        Во второй половине дня 21 июня И.В.Сталин признал столкновение с Германией если не  неизбежным, то весьма и весь мавероятным. Это подтверждает и то, что в тот вечер  к  И.В.Сталину  были вызваны московские руководители А.С.Щербаков и В.П.Пронин.  По  словам Пронина,  Сталин  приказал  в  эту  субботу  задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им  выезжать за  город."Возможно нападение немцев",- предупредил он.  Очень  жаль,  что  оставшиеся часы не были использованы с максимальной эффективностью...

     В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан.  Он совсем короток - сигнал, по которому на  местах знают, что  делать. Все же для прохождения телеграммы нужно какое-то  время, а оно дорого.  Берусь за телефонную трубку. Первый звонок на Балтику - В.Ф.Трибуцу:

     -  Не  дожидаясь  получения  телеграммы,  которая  вам   уже   послана,переводите флот на оперативную готовность номер один - боевую. Повторяю  еще раз - боевую.

     Он, видно, ждал моего звонка. Только задал вопрос:

     - Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на  корабли или базы?

     Сколько раз моряков одергивали за "излишнюю  ретивость", и вот оно: можно ли стрелять по врагу? Можно и нужно!

     Командующего Северным флотом А.Г.Головко тоже застаю  на  месте.  Его ближайший сосед - Финляндия. Что она будет делать, если Германия нападет на нас? Есть немало оснований считать, что присоединится к фашистам. Но сказать что-либо наверняка было еще нельзя.

     - Как вести себя с финнами? - спрашивает Арсений Григорьевич.-  От  них летают немецкие самолеты к Полярному.

     - По нарушителям нашего воздушного пространства открывайте огонь.

     - Разрешите отдать приказания?

     - Добро.

     В Севастополе на проводе начальник штаба И.Д.Елисеев.

     - Вы еще не получили телеграммы о приведении флота в боевую готовность?

     - Нет,- отвечает Иван Дмитриевич.

     Повторяю ему то, что приказал Трибуцу и Головко:

     - Действуйте без промедления! Доложите командующему.

     Ни он, ни я еще не знали в ту минуту, что  от  первого  столкновения с врагом Севастополь отделяло менее трех часов.

     ****

     Первым принял удар на себя Севастополь. Командованию флота пришлось самому принять решение об открытии огня. Стоит еще раз напомнить о том, что лишь за неделю до этого всех нас заверяли: война не предвидится, разговоры о ней - провокация, чтобы понять, как  драматична была  обстановка в ту ночь и какое внутреннее торможение,  колебание, неуверенность должны были преодолеть в себе люди, прежде чем твердо и мужественно отдать такой приказ. Впоследствии мне рассказывали, что в ту субботу, как и в предыдущие дни, корабли стояли  в  Севастопольской бухте рассредоточено, с  оружием, готовым к действию. Они были затемнены, и с берега нельзя было различить их силуэты на черной воде. Но город вечером 21 июня еще сверкал огнями. "Казалось,  ничто не предвещало трагических событий" -  так  написал  об  этом  вечере  Н.Т.Рыбалко, бывший в те часы оперативным дежурным по штабу Черноморского флота.

     Около 23 часов в комнату оперативного дежурного заглянул начальник штаба флота контр-адмирал И.Д.Елисеев.

     - На несколько минут отлучусь домой, - сказал он.

     Н.Т.Рыбалко вновь увидел контр-адмирала меньше чем через два часа, когда тот быстро вошел в комнату дежурного, держа в руках телеграмму.

     "Я ее помню дословно, - пишет Н.Т.Рыбалко, - только не ручаюсь за то, в каком порядке были перечислены флоты". Вот эта телеграмма:

 "СФ,  КБФ,  ЧФ,ПВФ, ДВФ. Оперативная готовность № 1 немедленно. Кузнецов".

     Сразу же главной базе был дан сигнал "Большой сбор". И город  огласился рёвом сирен, сигнальными выстрелами  батарей.  Заговорили  рупоры  городской радиотрансляционной сети, передавая сигналы  тревоги.  На  улицах  появились моряки, они бежали к своим кораблям.

***

     А вот что пишет в своих воспоминаниях адмирал И.Д.Елисеев:  "Учитывая тревожную обстановку, мы договорились, чтобы в штабе флота ночью обязательно присутствовал кто-нибудь из старших начальников, облеченный правом в  случае необходимости принимать ответственные решения. В ночь на 22 июня на  такое  дежурство заступил я, начальник штаба.Такова уж традиция на  флоте:  самым  ответственным  считается  дежурство  с субботы на воскресенье.

     В 01.03 поступила телеграмма из Москвы. Через две минуты она уже лежала у меня на столе. Вскоре  телеграмма  была  вручена  прибывшему  командующему флотом.  Это  был  приказ  Наркома  ВМФ  о  переводе  флота  на  оперативную готовность № 1. Немедленно привели в действие заранее  отработанную  систему оповещения. Предусматривалось два  способа  вызова  личного  состава:  через оповестителей (скрытно) и по тревоге. Сначала я приказал использовать первый способ. Но в штаб стали  поступать  сообщения,  что  переход  на  повышенную готовность осуществляется недостаточно  быстро.  Тогда  я  приказал  сыграть базовую тревогу. Оперативная готовность №1 была объявлена по флоту в 01.15 22 июня 1941 года.

     Постепенно начали гаснуть огни на бульварах и в окнах домов.  Городские власти и некоторые командиры звонили в штаб, с недоумением спрашивали:

     - Зачем потребовалось так спешно затемнять город? Ведь флот только что вернулся с учения. Дали бы людям немного отдохнуть.

     - Надо затемниться немедленно,- отвечали из штаба.

     Последовало распоряжение  выключить  рубильники  электростанции.  Город мгновенно погрузился в такую густую тьму, какая бывает только на  юге.  Лишь один маяк продолжал бросать на море снопы света, в наступившей мгле особенно яркие.  Связь с маяком оказалась нарушенной, может быть, это сделал диверсант. Посыльный на мотоцикле помчался к маяку через темный город. В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового часа. На аэродромах раздавались пулеметные  очереди  -  истребители опробовали боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чеки со своих пушек. В темноте двигались  по  бухте  катера  и  баржи.  Корабли  принимали снаряды, торпеды и все необходимое для боя. На береговых батареях  поднимали свои тяжелые тела огромные орудия,  готовясь  прикрыть  огнем  развертывание флота. В штабе торопливо записывали донесения о переходе на боевую  готовность с Дунайской военной флотилии, с военно-морских баз и соединений кораблей.

     "Примерно к 02 часам  00  минутам  22  июня  весь  флот  находился в готовности",- записано у Н.Т.Рыбалко.

     Около 3 часов дежурному сообщили, что посты СНИС и ВНОС слышат шум авиационных моторов. Рыбалко докладывает об этом И.Д.Елисееву.

     - Открывать ли огонь по неизвестным самолетам? - звонит начальник  ПВО полковник Жилин.

     - Доложите командующему,- отвечает начальник штаба.

     Рыбалко докладывает комфлоту. И тут у них происходит разговор, который воспроизвожу по записи дежурного.

     Ф.С.Октябрьский. Есть ли наши самолеты в воздухе?

     Н.Т.Рыбалко. Наших самолетов нет.

     Ф.С.Октябрьский. Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны.

     Н.Т.Рыбалко. Товарищ командующий, как быть с открытием огня?

     Ф.С.Октябрьский. Действуйте по инструкции.

     Я дословно привожу записи Н.Т.Рыбалко не для того только, чтобы дать характеристику людям. Хочется пояснить, как было трудно принимать первые решения, означавшие переход от мирного времени к войне. Ведь  дело  касалось Севастополя - главной военно-морской базы Черноморского флота. Отдать здесь приказ об открытии огня всей системой ПВО по неизвестным еще в те минуты самолетам далеко не равнозначно открытию огня на какой-либо пограничной заставе, привыкшей ко всяким инцидентам.  На  командовании лежала большая ответственность: с одной стороны, не  пропустить  безнаказанно  врага, а с другой - не вызвать нежелательного осложнения. Несколько позже, когда все флоты получили прямое разъяснение, что война началась, сомнения и  колебания отпали. Естественно, такой ответ не мог удовлетворить дежурного Н.Т.Рыбалко, и он обратился к  стоявшему  рядом с ним  начальнику штаба  флота И. Д.Елисееву:

     - Что ответить полковнику Жилину?

     - Передайте приказание открыть огонь,- решительно сказал И.Д.Елисеев.

     - Открыть огонь! - скомандовал Н.Т.Рыбалко начальнику ПВО. Но и полковник Жилин хорошо понимал весь риск, связанный с этим.

     - Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание.  Я записываю его в журнал боевых действий, - ответил он, вместо того чтобы произнести короткое флотское "Есть!".

     - Записывайте куда хотите, но открывайте огонь по самолетам!  -  уже почти кричит, начиная нервничать, Рыбалко.

     3 часа 07 минут. Немецкие самолеты подходили к Севастополю крадучись, на небольшой высоте. Вдруг сразу  вспыхнули  прожектора, яркие лучи стали шарить по небу. Заговорили зенитные орудия  береговых  батарей  и  кораблей. Несколько самолетов загорелись и начали падать. Другие  торопились  сбросить свой груз. У них была задача заблокировать корабли в бухтах Севастополя,  не дать им возможности выйти в море. Противнику это не удалось. Мины упали не на фарватер, а на берег. Часть попала в город  и  взорвалась  там,  разрушая дома, вызывая пожары и убивая людей. Мины спускались на парашютах, и многие жители думали, что  это выбрасывается воздушный десант.  В  темноте принять мины за солдат было немудрено. Невооруженные севастопольцы, женщины  и  даже  дети  бросились  к месту приземления, чтобы схватить фашистов.  Но мины  взрывались, и число жертв росло. Однако налет был отбит, и рассвет 22 июня Севастополь встретил во всеоружии, ощетинившись орудиями, которые смотрели в небо и в море.

     В Москве рассвет наступил несколько раньше. В 3 часа было уже все видно. Я прилег на  диван,  пытаясь  представить себе, что происходит на флотах. Глуховатый звонок телефона поднял меня на ноги.

     - Докладывает командующий Черноморским флотом.

     По необычайно взволнованному голосу вице-адмирала  Ф.  С.  Октябрьского уже понимаю - случилось что-то из ряда вон выходящее.

     - На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город...

     Смотрю на часы. 3 часа 15 минут. Вот когда началось... У меня  уже  нет сомнений - война!